«О чем писать, когда писать не о чем?» — сетевые дневники на «Не дает точка сру» 

Мой век. Глава V.

Автор
Опубликовано: 4291 день назад ( 8 февраля 2013)
Рубрика: Мой век
+3
Голосов: 3
Ликбез.
В 1932 году вышло постановление Наркомпроса СССР о школе. Создавались или преобразовывались из ранее существовавших:
Начальная школа (I-IV классы) в маленьких населенных пунктах.
Неполные средние школы (НСШ) в больших сёлах и малых городах.
Средние школы (СШ) в райцентрах и городах.
В 1934 году было завершено всеобщее начальное образование. В 1956 году было введено обязательное неполное среднее образование (7 лет обучения), в 1958 г. оно стало 8-летним. К 1980 году был завершён переход к обязательному полному среднему образованию.
После окончания начальной школы можно было поступить в ближайшую НСШ или среднюю школу. По окончании НСШ можно поступать в СШ или техникум (среднее профессиональное учебное заведение).
С начала 20-х годов в РСФСР проводилась кампания по ликвидации неграмотности (ликбез). На нашем посёлке было десятка два неграмотных, в основном женщин. Ученики IV класса нашей школы стали учителями для этих неграмотных. Обучали грамоте их на дому. Моей ученицей стала Катерина Голышева, молодая женщина, домохозяйка, мать двоих маленьких детей. Семья Голышевых жила в тесной землянке. Моя задача была научить её читать и писать.
К концу первого урока Катерина уже знала буквы. Понемногу стала складывать буквы в слоги. К началу следующего урока (через два дня), по её словам, она всё забыла. Начали заново повторять первый урок. Ученица моя была человеком весёлым, она смеялась и говорила: «Не расстраивайся, когда-нибудь я научусь читать». К концу учебного года букварь она всё-таки освоила. Стала считаться грамотной. Меня похвалили за выполнение общественной работы.

Лето и осень.
Лето 1932 года было тёплым и урожайным на грибы и ягоды. Школьники работали на сенокосе. Ходили в лес за ягодами и грибами. Я почти ничего не знала о грибах и не любила их собирать. Другое дело ягоды: черника, голубика, брусника. На бывших вырубках ещё были малина, красная и чёрная смородина.
Осенью того же 1932 года в посёлке Расъю Сыктывдинского района Коми АССР была открыта русскоязычная школа для детей спецпереселенцев – 5-й класс НСШ. В эту школу собрали наиболее успешно окончивших 4-й класс, с каждого посёлка по 3-5 человек. С Тимшера поехали сначала трое: Баргатин Б., Кидяев М., Громова Е. Позднее в Расъю приехали ещё Веневитинова А. и Зимин А. (первые трое из самарских, вторые двое из воронежских). Для меня это было началом шестилетнего периода жизни в общежитиях.

Путь в НСШ, в посёлок Расъю.
В последующие годы в местных (коми) НСШ, ближайших к посёлкам, были открыты отдельные русские (преподавание велось на русском языке) классы для поселковых детей. Но это позже, а сейчас мы трое начали своё первое «путешествие».
От Тимшера до Пожега шли пешком. Деревянные самодельные чемоданчики вёз провожатый на лошади. От Пожега до Усть-Кулома (райцентр) ехали на почтовых лошадях 55 км. Автомашин ещё почти не было.
В Усть-Куломе двое или трое суток в ожидании парохода жили на своих бывших квартирах. Зашли в райОНО за направлением на учёбу. Выдали нам направления в облОНО г. Сыктывкара и деньги, по десять рублей на дорогу – столько стоил билет.

На пароходе и далее.
Для пароходов Усть-Кулом – конечная пристань (весной, в большую воду, пароходы ходили до Помоздино).
Мы купили самые дешёвые билеты, «палубные», без указания места. На палубе каждый устраивался там, где находил место.
Прибыли в Сыктывкар рано утром. Оставив одного из нас с вещами на пристани, пошли в облОНО. Там мы встретились с группой таких же, как и мы, будущих учеников новой школы, из других районов Коми АССР.
Получили направление, немного денег – и снова на пароход, теперь уже вверх по Вычегде, до посёлка – пристани Маджа. К вечеру того же дня мы были в Мадже. Там, на пристани, нас встретил будущий учитель труда. Ночевали дома у местных жителей.
На следующий день, собрав свои котомки (рюкзаков ещё не было), мы отправились дальше. Пешком прошагали последние двадцать километров пути до посёлка Расъю.
В общежитии нас встретили прибывшие ранее соседи, среди которых была Даша Крижановская, ставшая моей самой близкой подругой на всё время моего учения (НСШ – педучилище, 1932 – 1938 годы).

Общежитие.
В пятом классе (первый год обучения) это большие комнаты в бараках на 10-12 человек. Освещение – восьми- или десятилинейные лампы, керосиновые. Отопление печное, русские печи и плиты.
Дрова заготавливали сами учащиеся. Первый год (V класс) – сухостой из леса по мере расходования. Спиливали, вывозили на лошади, распиливали около общежития. В лес ездили только добровольцы, как правило, мальчики.
Всю работу по обслуживанию делали сами учащиеся. Уборщицы не было (была только прачка). Кроме ежедневной уборки, каждые две недели была генеральная – с мытьём потолков и стен. Заготовка дров и генеральная уборка делались в выходные дни. Руководил работой учком, бессменным председателем которого был Андрей Иванов, ученик нашего класса. Очень хороший организатор (по окончании педучилища при распределении на работу он сразу был назначен директором одной из НСШ. Погиб в 1942 г. на войне).
Во второй и третий годы обучения общежитие было уже в доме квартирного типа. В комнатах по 3-5 человек.
К следующему отопительному сезону дрова заготавливали уже из сырого леса, по окончании учебного года (V и VI классы). На каникулы отпускали только тогда, когда были «сданы дрова». Нужно было спилить дерево, распилить его на чурбаки, расколоть их, сложить дрова в поленницы, недалеко от дороги. Была установлена норма на одного человека в кубометрах. Не помню, сколько.
Пионерской и комсомольской организаций в поселковых школах тогда не было. Какие комсомольцы могут быть из детей тех, кого коммунисты и комсомольцы «ликвидировали как класс»? Желающие вступить в комсомол были, но их не принимали.
До войны важным условием при поступлении в вуз было «пролетарское происхождение». Уже не условием, но преимуществом это было и позже.
На родине уехавших со станции Луза детей в среднюю школу не принимали. Желающие учиться приехали в Коми на посёлок добровольно.

Учителя.
Учителя нашей школы были величайшие энтузиасты. Для них школа вместе с учениками – это их жизнь. Семейными были только директора. Первый проработал один год и уехал, второй остался и после нашего выпуска. Остальные учителя были молодые люди, одинокие. Большинство мужчины. Уроки проводились по классическому образцу, чего-то из ряда вон выходящего не было. Все учителя были русские, только учитель труда был из местных. Уроки труда проводились в столярной мастерской и у мальчиков и у девочек, но раздельно (по полкласса). Делали мебель для своего общежития, в основном табуретки. Мы с Дашей решили сделать стул. Сделали. Стул получился хороший, красивый. Только стоять где попало он не хотел. Стоял исключительно у стены, чем и прославился. Мальчики приходили посмотреть на это «произведение столярного искусства». Мы охотно его показывали и смеялись все вместе. Обидно не было. Всё-таки мы сделали стул, а не какую-то табуретку.
Основная часть класса училась хорошо, но были и слабые ученики. Мы оказывали помощь – слабый «прикреплялся» к сильному, и вместе они занимались по нужному предмету. Желающих помогать было много.
С учебниками было очень плохо. Один учебник на 5 человек – это считалось хорошо. Но когда на весь класс 2-3 учебника – это совсем тяжело. Например, так было по обществоведению и истории. В 5-м классе все садились за длинный стол, один стоя читал, остальные слушали, потом пытались отвечать на вопросы читавшего и повторяли чтение некоторых частей темы.
Был определённый распорядок дня, при котором не выполнить домашнее задание было практически невозможно.

Голод - не тётка.
Самым тяжёлым был 1933 год. Норма по карточкам – 300 грамм хлеба в день и какие-то крохи других продуктов. Спасала столовая, делившая этот хлеб на три части – «завтрак» «обед» и «ужин». Утром и вечером – жиденькая пшённая каша и 100 г хлеба. В обед «суп» (баланда) из неочищенной картошки и крапивы и тоже 100 г хлеба (мыли картошку для «супа» дежурные по столовой ученики).
Были шатающиеся и опухшие от голода, но никто не умер. Поселковые тоже пережили голод, насколько я знаю, без смертей, в отличие от жителей посёлков Тимшер и Чудъю Усть-Куломского района.
В поселковом магазине из продуктов без карточек продавали только фруктовый чай и ячменный кофе (пережаренная ячменная мука с добавлением цикория). Пачками этих продуктов были заставлены все полки магазина.
Ученики НСШ сделали «открытие» - оказалось, что фруктовый чай можно есть. Это те же сухофрукты, слегка подгоревшие при сушке. После такого «открытия» чай с полок магазина моментально исчез. Ученики весь съели. А что дальше? Нерешительно попробовали кофе. Горький, вызывающий тошноту порошок – очень уж сильно пережжёна мука. Но голод не тётка: привыкли. Кофе тоже вскоре съели.
Потом эти продукты в магазине уже не залёживались. В лесных коми-деревнях такого голода не было. Но в деревню можно было идти только с разрешения коменданта.
Для учителей год не был таким голодным. Норма хлеба для служащих была 500 грамм, позже её увеличили до 600. Да и из деревни родные присылали некоторым из них продукты. Учителя, как могли, помогали ученикам. Отдавали свои продукты, кроме хлеба и сахара, в ученическую столовую. Сами они этой столовой не пользовались.
Однажды один из учителей (молодой человек) решил устроить праздник для своего класса. Получил хлеб на несколько дней и принёс в общежитие. Там хлеб разрезали на кусочки и по принципу «кому?» каждый из учеников получил драгоценный подарок – кусочек чёрного хлеба. Тогда он был вкуснее любого шоколада. Утром ученики этого класса рассказывали другим об этом «историческом» событии. Повторений не было. Нам стало известно, что коллектив учителей осудил этот поступок своего коллеги.

Побег.
Весной первого учебного года, в самое голодное время, в НСШ был массовый побег из школы. Семнадцать человек, среди них и я, заранее договорившись, в одно из воскресений ушли с посёлка «домой». Пришли в Маджу. На следующий день должен был быть пароход. Почти сутки надо было ждать. Устроились кто где, по квартирам. Но не успели мы расположиться, как за нами приехал учитель физкультуры, верхом на лошади. Уговорил нас вернуться в школу: «Зачем ехать домой, если там, дома, не лучше, чем в школе, а гораздо хуже?». В ответ сказать было нечего. Я была рада, что так случилось и я возвращаюсь в школу. Зачем уходила? Уговорили. Кто именно уговаривал и организовал побег, не помню, но Даши, моей милой подруги, среди беглецов не было. Она была рада моему возвращению. В это время мы с нею договорились, что при любых обстоятельствах школу надо во что бы то ни стало окончить.
И вот когда я после пятого класса приехала на Тимшер в тот страшный голодный год и рассказала о своей жизни, мама предложила остаться и не возвращаться осенью в школу. «Будем умирать, так вместе». Я ей ответила, что даже если норма будет 100 грамм хлеба в день и в школе все будут умирать, я всё равно поеду учиться.
Если не школа, то что впереди? Только лесозаготовка.
На нашу просьбу хотя бы переночевать в Мадже учитель строго ответил: «Нет. Мы идём сейчас же. Завтра в школу». И мы пошли. Я оказалась физически из всех самой слабой. Стала отставать. Чтобы не задерживать из-за меня всю группу, учитель усадил меня на свою лошадь, а сам пошёл рядом с группой. Пришли уже глухой ночью. Завтра в школу. Все учителя сделали вид, будто никакого побега не было. Наказан за него никто не был. Сами ученики об этом побеге вскоре забыли. Больше бежать не пытались: после побега обеды в столовой стали потихоньку улучшаться.

После уроков.
Первая четверть учебного года в пятом классе была организационной. Устраивались в общежитии, находили друзей, менялись местами в комнатах, чтобы быть с друзьями. Прачечная баня, дежурства, распорядок – всё устанавливалось.
Со второй четверти начали работать кружки: хоровой, драматический. Никаких других развлечений не было, не было даже радио.
На посёлке был клуб, но главным культурным центром посёлка стала НСШ. На клубной сцене, вместе со взрослой самодеятельностью, выступал школьный хор; в его репертуаре главное – «живая газета». Она существовала все три года нашего обучения в школе. Учитель физкультуры собирал (или ему собирали) материал «на злобу дня», и он писал частушки, иногда называя имена их «героев». Это был юмор иногда мало для кого-то приятный, но чаще весёлый и смешной. Каждый раз «живая газета» собирала полный зал слушателей, особенно в последующие годы (VI и VII классы).
Очень активно работал драматический кружок, особенно в седьмом классе. Были поставлены пьесы А. Н. Островского «Свои люди – сочтёмся», «Не в свои сани не садись» и другие, «Женитьба» Н. В. Гоголя и современные, названия которых я не помню. Почти все драмкружковцы были участниками «живой газеты».
Кроме этой общественной самодеятельности была ещё и чисто школьная. Тут были свои «таланты» - артисты и спортсмены.
Каждое воскресенье устраивались «вечера отдыха» для учащихся: либо в клубе, вместе с поселковыми «артистами», либо в школе, где были уже только ученики.
На школьных вечерах выступали постоянные «артисты»-юмористы: Вера Тюрина и братья Семикины. Юмористические сценки брали из журнала «Затейник» и сочинений учащихся-одноклассников.
Спортсмены показывали свои достижения на спортивных снарядах – параллельных брусьях и трёх трапециях, подвешенных в потолку в широком коридоре школы.
В седьмом классе было выпущено два номера журнала «Поэзия». Журнал был рукописный, в нём – стихи и рассказы учеников. Я была активной участницей и в «живой газете», и в драмкружке. Мне всегда больше нравились репетиции, а не сами выступления на сцене. На репетициях было очень весело. Каждый высказывал своё мнение о том, как играть ту или иную роль, отстаивал его. Единого руководителя в драмкружке не было, руководство было коллективным. Среди руководителей я занимала не последнее место.

Распорядок дня.
Утром в 7 часов зарядка: при хорошей погоде на улице, при плохой (дождь, снег) – в комнатах. В половине восьмого завтрак. С восьми – уроки. После уроков обед и «тихий час» в общежитии. За выполнением распорядка следили дежурные, о его выполнении они подавали рапорт в учительскую. Самым невыполняемым был «тихий» час: он был действительно тихим только при появлении дежурного. В рапортах дежурных всегда было много смешных моментов о выполнении этого на самом деле совсем не тихого часа.
После «тихого часа» - свободное время и выполнение домашних заданий. Вечером – кружки, в 9 вечера – прогулка, в десять или начале одиннадцатого – сон.
Распорядок в основном выполнялся, обременительным он не был. Строго обязательными были только уроки.
Позднее, уже в педучилище, я прочитала «Педагогическую поэму» и «Флаги на башнях» А. С. Макаренко, и поняла, что наши учителя в НСШ устраивали нашу жизнь по Макаренко.
1013 просмотров

Читайте также:

  • Мой век. Глава Х.
    Мой век. Глава Х.

    Зацепины. Зацепины – родители и родственники моей матери Анастасии Лаврентьевны. Кто-то мне известен лично, кто-то – по рассказам. Родом они из села Яшкино Самарской губернии. Кондратий – глава бол...

  • 4G: WiMAX™ как предыстория
    4G: WiMAX™ как предыстория

    Преданья старины глубокой («бамбуковые ростки» сказали бы, пожалуй, иначе — менее понятно и более экспрессивно, — но с тем же смыслом) для меня, как правило, ценнее текущих событий, поэтому отчет о...

  • Приключения маленького «Хуавея» aka «Мегафон М150-1» в сети 4G LTE г. Красноярска
    Приключения маленького «Хуавея» aka «Мегафон М150-1» в сети 4G LTE г. Красноярска

    Позади несколько дней тестирования сети четвертого поколения стандарта LTE, запущенной в начале декабря 2012 года в Красноярске «Йотой» и «Мегафоном», а значит, пришла пора подвести некоторые предв...

  • 4G LTE в Красноярске: ложка «Мегафона»
    4G LTE в Красноярске: ложка «Мегафона»

    Знаю, утомил. Перехожу к собственно тестам. Сначала краткий отчет о «Мегафоне» (для извращенцев — финансовых мазохистов). Сеть определяется как MegaFon LTE, уровень сигнала в месте проведения иссле...

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!

 Маргинальная интернет-нора пещерного лося. © Владимир Смолин aka almond, 2009–2017 гг.