На вторую годовщину исхода Владимира Смолина из Сибири

Ровно два года минуло с того малопримечательного утра, когда не самый дряхлый нордстаровский «Боинг-737» обычным для себя образом рассек небеса, чтобы доставить более полутора сотен пассажиров из Красноярска в Москву. Для одного из них гул пары реактивных двигателей ознаменовал несколькотысячекилометровый переход к финальной части не обделенной некоторой импровизацией, а если совсем честно, то не избежавшей огрехов и сочинения, и исполнения несложной симфонии долгожданного исхода из Сибири.


Решение навсегда (да будет так!) покинуть Красноярск стало одним из немногих, что дались мне по-настоящему легко, даже более чем — не было ни сомнений, ни тягостных раздумий. Горячее, а в моменты летних и зимних погодно-мозговых обострений прямо-таки горячечное желание убраться из тех каторжных мест уникальным образом совпало с возможностью обратить его в реальность, оставалось только действовать, на что в подобных редчайших случаях способен даже я, невероятный лентяй и бездельник.

Вот, наконец, авиалайнер помог преодолеть половину (по времени, но не расстоянию) пути к новому месту существования, а несколькими часами спустя дело довершил междугородный автобус. Ярко выраженного периода адаптации не случилось: приехал, едва ли не алгоритмически выполнил минимально необходимый набор мероприятий по обустройству, дальше же все пошло-поехало своим чередом. Слово «адаптация» вообще не про меня, ибо к хорошему привыкать не нужно (оно мгновенно и беспрепятственно укладывается в канву повседневности), а к куда более многочисленному, назойливому и разнообразному плохому — сколь нежелательно, столь и невозможно, ведь раздражение, отвращение, неприятие и презрение никуда не денутся и спустя годы после неизбежного соприкосновения с дерьмом. Остаются лишь попытки, чаще всего тщетные, но порой, благодаря социальной самоизоляции, и относительно успешные, сего зловонного свойства контакты минимизировать как во временном, так и в сущностном разрезе.

Общая схема моего бытия с переездом в один из провинциальных городков европейской части России сколько-нибудь существенных изменений не претерпела. Это с милой рай будет пусть не в шалаше, но в любой норке, комфортабельность которой обеспечена скромной совокупностью привычных коммунальных благ (от водопровода до скоростного доступа в интернет), в моем же явно нездоровом случае рукотворный ад просто стал чуть менее противным, накал мучений на пару-тройку градусов ослаб: климат малость приятнее, воздух заметно чище, еда немного вкуснее, нечастые поездки в Стамбул поудобнее да подешевле, до столицы российской, опять же, добираться (пусть и давно не ощущаю в этом особой необходимости, помимо только что упомянутого транзита к берегам Босфора) куда проще, чем из Сибири, Запад таки ближе — визу туда мне по-прежнему не получить, к тому же денег на подобные путешествия нет и не предвидится, вместе с тем некая слабенькая психологического свойства приятственность ощущается.

Ну, что в итоге? В содеянном побеге из наследственной сибирской ссылки нисколько не раскаиваюсь; ностальгия не звучит даже самыми тихими нотами, ее попросту нет — это в контексте предлагаемого единичным читателям невеселого эпикриза переселенца, пожалуй, главное. Продолжаю медленно, но верно гнить и разлагаться заживо, горько, вплоть до тягучего отчаяния, грустить о принципиальной, судя по всему, невозможности встретить вторую половину, чтобы пожизненно с нею воссоединиться, сожалеть о невозможности иного плана — оставить гнетущую своею дикой, наглой, беспринципной, лживой, подлой и глупой мерзостью Россию столь же легко и безвозвратно, как Сибирь, — не забывая деградировать интеллектуально, однако, увы, с годами постепенно забывая обо всем остальном — о том, например, каков запах женщины или как из слов и знаков препинания ткать тексты, чье содержание было бы богаче хрюкания и мычания.